четверг, 30 октября 2014 г.

Человек всё в том же пейзаже. Утро.

Первые заморозки. Солнце ещё не взошло, но уже вот-вот, наверное, ещё потягивается с просонья Зябко. Куры неохотно выходят из своих  укрытий. Ясно. ещё чуть-чуть, светило обласкает землю. Вот оно! Пора. День начался


понедельник, 6 октября 2014 г.

счастливая пара


Они сидели в автобусе сразу перед нами. Он - плотный мужчина в расцвете лет и сил, ну прямо роскошный плотоядно-вульгарный пион в каплях утренней росы. Она – небольшая, с нездоровым цветом лица, пучеглазая. Если уж следовать в сравнениях теме флористики, плохо политый комнатный цветок, увядающий и чуть жалкий. Обоим им было не больше сорока пяти.
 Мы путешествовали много, переезжали из города в город. Дорога долгая и утомительная. Она всё время смотрела в окно, без интереса, как-то слишком покорно.  Он не вписывался в сидение, ёрзал, шарил по сумкам, рокотал голосом, жалуясь на неудобный живот. Потом круто менял тактику, бросался к ней, шептал что-то на ухо, обнимал за шею всей мощной рукой, от плеча, как крюком обхватывал. Острый локоть-петля вылезал на нашу сторону, вот-вот зацепит. Она – полное спокойствие, каменный сфинкс созерцающий. «Любовница» - прилепила ярлык моя спутница. «Некрасива и  стара, если бы молодая, ноги от шеи», - не поверила я. Выглядели мы, конечно, тоже…  Две видавшие виды тётки-оценщицы. «Фабрика» - продолжала клеить ярлыки спутница. Тут я не поняла смысла. Она уточнила: фабрика по переработки продуктов. Действительно, он всю дорогу ел. Жевал бесконечно, с маленькими перерывами. На коротких остановках рвался в ресторан, опаздывал, торопливо шёл, неся в руках свёртки с продуктами. После сортировки (что и когда употребить) начиналось поглощение, потом распихивалось по сумкам, кармашкам, карманам, пакетам. Сем процессом  дирижировал  он, извлечением из сумок, с последующей упаковкой остатков-останков, сбором мусора  – тоже он. Она с лёгкой улыбкой выполняла часть его распоряжений.
- Свєта, Свєта, - може б ми вже їли…
- Свєта, Свєта, може нам час попоїсти..
- Свєта, …ковбаски не хочеш?
Она лениво отрывала взгляд от окна, улыбалась ему всем лицом. ВЫпуклые глаза оживали и светились фонариками, полоска губ изгибалась ленточкой в банте. Свєта тихо давала добро, как бы благословляла на очередное чревоугодие . И он начинал снова есть, пить, громко жевать, глотать, икать. Одержимый, думала я, прямо булимия какая-то, но новый знакомец  был общителен и нам, двум штучкам, наконец, понравился.
Миша  меня уважал, во-первых, за очки, во-вторых, за то, что знала ответы на каверзные вопросы нашего руководителя группы. На самом деле они были просты и под силу любому школьнику, который к процессу обучения относится серьёзно. Миша, по всей вероятности, школу пропустил за ненадобностью. Действительно, зачем прагматику знания из учебника? Главное, чтобы в жизни разбирался. Он, Миша, поворачивался в кресле почти на 180 градусов, шея его напрягалась и краснела, и рассказывал о странах, в которых они побывали. Рассказы были хороши и походили на лубочные картинки. Они возникали передо мной, как будто я смотрела фильмоскоп из своего детства. Вместо надписей шли устные комментарии. Вот они со  Свєтой поднимаются на гору Сион. Тут христианское благочестие льётся через край. Семья набожная и глубоко верующая.  Вот обедают устрицами на острове Крит. Тут всё наоборот, не лезут проклятые деликатесы в горло. Ему до сих пор жаль выброшенных денег.
Понемногу всплывал их личный сюжет. Мигаль -  предприниматель: мясной. магазин, ферма с хрюшами, колбасы, шойты, разные копчёные вкусности, дом с бассейном, двое взрослых детей (сын и дочка), комплект. Ферма?  Я в ужасе и вовсю жалею Свєту. Такая вся хрупкая, болезненная  и на её плечи…Она улыбается своей тонкой улыбкой. Говорит, свиней обслуживает один человек, кивает на мужа, всё продумано и удобно, хлопот минимум. Он занят полем, детьми, стройкой. Он занят семьёй.
Миша в своём селе авторитет и примерный христианин.  Местная церковная община доверяет ему деньги. Миша умеет заработать на церковные нужды, провернуть гешефт, настоять на цене.
Мы на море и хочется рыбы. Пара соглашается взять меня с собой в ресторан. По дороге заходим в продуктовый магазин.
- Свєта, Свєта, - візьмемо олівкової олії собі і мамі.
- Свєта, Свєта, скільки брати, 5 банок хватить?
- Свєта, Свєта…
Свєта молчит, как будто не для неё многократное  повторение  мантры. Она обводит спокойным отсутствующим взглядом полки магазина, улыбается тихой улыбкой. Я в ужасе. Пять банок – это пять пятилитровых жестяных канистр.  Двадцать пять литров плюс тара. Куда? Зачем?  Ох уж плотояден, убила бы собственноручно, не выдержала б такого и минуты.
- Свєта, Свєта…
Пауза затягивается и напоминает антракт. Наконец, она чуть кивает. Он принимает почти невидимый кивок, как сигнал, успокаивается  и сосредотачивается на пиве. Из холодильника извлекается несколько банок. Мне советуют  сделать тоже, потому что в ресторане пиво дорогое, мы закажем по одному, а потом разольём по бокалам ещё, но своё. Пиво пить я не хочу, но Мишу слушаю твнимательно, обстоятельный мужик.
Садимся на террасе, внизу  – море, чайки. Наконец, приносят меню.
- Свєта, Свєта, рибу ми їли тут вчора, давай замовимо фасолі.
- Свєта, Свєта.
Она молчит, лёгкая улыбка, кивок головой и перед ними –  блюда-близнецы, пиво в бокалах, сыр, хлеб. В тарельках – наша закарпатская еда, разваренные бобы в подливе густо сдобренные красным перцем. Сказывается тоска по родине.
- Свєта, Свєта, фасолі смачні, Свєта, Свєта.
Она смотрит на море, пригубливает  пиво,  ставит бокал перед ним. Глаза  вспыхивают огоньками, лёгкий кивок головы, как тайное признание. О чём это они сейчас говорят? Он откидывается на спинку стула в  умиротворении. Съедено всё.
- Свєта, Свєта, фасолі піші, правда? Не тичкові.
Он ждёт, ему нужно подтверждение, её одобрение, её улыбка. Какого чёрта, без разницы выросла эта фасоль на палке или разрослась в земле кустом? Зачем ему эта деталь, сколько ж можно к ней приставать? Он замер, ждёт, он должен видеть её глаза, обезображенные болезнью, их лучезарный свет. Она должна ему кивнуть, иначе мир перевернётся  и исчезнет.  И всё что было с фасолью, устрицами,  спагетти и мороженым  утратит всякий смысл, исчахнет, истлеет, превратится в пыль.  Откликнись, иначе он не выдержит и тут же за столиком, не докурив сигарету, умрёт. Она кивает, и разница между пишей и тычковой фасолью приобретает смысл, сейчас, сею секунду, для них двоих. И между этой дурацкой фасолью рождаются тысячи их смыслов, оттенки смыслов, для них двоих.
  По дороге в готель они выбирают сувениры. Миша напрочь отвергает мелочь магнитиков и сосредотачивается на блюдах из лозы с ракушками.  Блюда внушительных размеров, расползлись, как жабы-рапухи. Масштаб. Его устраивает. Они покупают штук пять наборов ерунды, плюс будет пятилитровое оливковое масло, канистрочек не меньше пяти, плюс кожаная куртка, купленная накануне, плюс туфли, платья для дочери.  Нет, теперь катастрофически не хватает ручной клади..  Я предлагаю им обратить внимание на чемодан в мелкую клетку. Мне нравится, рекомендую, но причём здесь я.
- Свєта,-Свєта- Свєта, тянет он своё. Она снова молчит.



воскресенье, 5 октября 2014 г.

Воскресная прогулка

Собирались с утра, вышли около четырёх. Кормили животных, ходили в сад над рекой  собирать яблоки, потом жарила-парила, под. занавес испекла яблочный штрудель. Две порции. Посыпала, как полагается, сахарной пудрой, ещё тёплым запеленала в полотенца, упаковала в сумку. Накормили животных (внепланово), закрыли двери, калитку, и двинулись. Шли сначала по нашей улочке-петле, потом вдоль реки, свернули, пошли вверх по каменистой дороге.  Вдруг вышло солнце, не  по осеннему припекло, пригрело тучку, тучка пролилась лёгким «слепым» дождём.  Справа, над рекой, изогнулась и стала коромыслом между двумя вершинами весёлая радуга.  Пейзаж суживался, уходил, терял объём, горы стискивали долину, потом отпускали. Дома ушли от реки, стояли на бережках  в высоких зарослях мелких хризантем, собранных заботливой рукой в пучки. Мы любовались полянами с ещё свежей зелёной травой, залитыми прозрачным осенним светом, старыми покрученными холодными ветрами яблонями, уже почти без листьев, с редкими плодами на чёрных ветках.
-                Шли в гости в Поковбы, так называется приселок, к 79-летнему вдовцу Ивану Фёдоровичу. Далеко, вверх и вверх. Нас, как всегда, сопровождали говорливые зворинки-ручейки, порой они перекрывали путь, мы преодолевали преграды, переходя их по деревянным кладкам. Дедуля жил высоко, за ним улица заканчивалась, начинались тронутые охрой вершины. Всё. Конец. Мы на небесах. Был малый пейзаж: холмистый двор в исполинах-орехах и яблонях, мальвы, георгины, тропинка к дому наверх, выложенная плоским камнем, закрытый колодец с ледяной водой и маленькой с дырочкой кружкой, скамейка, стол. Сели. Солнце медленно скатывалось  за вершины, падало в вечность, играло, меняло пейзаж. Иван Фёдорович отнёс штрудель в дом, напоил меня капучино, Петру напил рюмку, подарил нам растения, сетку орехов. Мы вдруг увидели, как дедуля сильно сдал, тяжело ходит, жалуется на ноги, боль в спине. Посудачили, обещали обязательно прийти на его юбилей, через год, на Ивана Купала. Долго не сидели, идти далеко. На обратном пути нас сопровождала полная луна.


-