Люблю тебя канал сурового врага...

LIFE NEWS. Люблю тебя, канал нашего сурового врага, Кроткий обыватель, прилипаю к экрану, очарована, не могу отказаться от твоего крепкого до неприличия поцелуя. Готова смотреть тебя ежедневно, слушать и слушать. Мидянка бегает по дому, ненавидя слово ОПОЛЧЕНЦЫ, которым нас периодично обстреливают. Откуда? Какие? Исходит на крик, сердится. Я, как сытый нахальный кот, не веду ухом, наслаждаюсь. "М-да-да? - тянет сын паузу и просит объясниться. Объясняюсь.
В воскресенье с утра сюжет. Заплаканная звёздная телеведущая Даночка Борисова растрёпанно -растерзанная, мелодично нежно причитающая. Милый голосок, наверное, заставляет разнопородных мужчин млеть и сильно сочувствовать. У Даночки большой конфликт с мамой. Даночка жалуется и громко плачет. Мама терпеть не может её нового друга, приехавшего с так называемого юго-востока Украины ( откуда именно не уточняется) и поселившегося в элитной квартире Борисовой. Неплохо, кстати, устроился. Несправедливая мамаша называет нового друга дочери сепаратистом, разными обидными, несправедливыми словами. Почему сепаратистом - не понятно, что-то мама от линии ньюса и всеобщей российской тенденции отклоняется. Не патриотичная какая-то мама. В кадре друг - виновник семейной драмы. Он бесконечно говорит по мобильнику, нависая над жертвой, не подумайте плохо, над Даночкой, конечно. Маму в дом не пускают, мама тоже на телефоне, обзванивает полиции и МЧСы. Маму волнует дочь, алкоголь и наркотики, которыми звезда ( по утверждению мамы) в последнее время злоупотребляет. Непонятно одна или вместе с сепаратистом. За это Даночка продала мамину кровать и бедная женщина без кровати теперь не может воспитывать внучку по месту жительства. Нельзя же, в самом деле, бабушке спать на шкафу. Вообщем, ньюсовцы долго нудили, эпично разворачивали все детали конфликта, копались в Даночкиных кишках, тыкали микрофон в холодильник. Холодильник - деталь особая, убедительная до невозможности. Моя давнишняя соседка когда-то в далёком прошлом без моего ведома и присутствия открыла мой холодильник (сын опрометчиво впустил в дом), увидела куриные яйца и сообщила растерянному ребёнку: "Твоя мама жадная, покупает магазинные яйца, а надо - домашние". С тех пор я её люблю, помню и ценю. Потом ещё одна, уже сельский субъект, при мне, живой и обезоруженной её нахальством, лезла в мой холодильник, периодично доставала бутылку водки без всякого на это разрешения, до тех пор, пока всю не выпила. Поэтому согласна полностью с ньюсом, холодильник - мощный аргумент в борьбе за вечные ценности. Потом вдруг оказалось, что маме купили квартирку в Крыму. Тоже актуально. Где же маме, у которой гражданский зять сепаратист жить? Конечно в Крыму. Логика подсказывает. Ну и ладно. Всё обошлось. Пускай там плавает в море, кричит "крымнаш" и проклинает сепаратиста, а Даночка с новым другом будут воспитывать ребёнка. Может, сотворят нового, смесь москвички с дончанином или луганчанином. Получится новая популяция людей, замешанная на особом русском патриотизме. Молодец, звезда, сквозь личный конфликт просматривается глобальная, трепетная, необычайно актуальная для россиян тема. Спасибо тебе, лайфньюс, за искренний и жизненный сюжет.

Море есть, крыша есть, а родины нет

Крашу я себе спокойно балки на потолке в небесно голубой цвет и дабы успокоить волнующуюся душу включаю русский канал КУЛЬТУРА. Всё такое умное, душевное, лица знакомые: покойные Мстислав Ростропович, Елена Образцова - иконы мировой музыкальной культуры, люди достойные уважения и поклонения. Дальше лёгкий интеллектуальный трёп и новости. Насторожилась. Потом думаю, ну про погоду в Донецке они говорить, наверное, не будут, не тот формат. И тут милая дама рассказывает о выставке художников, посвящённую Крыму. Хорошая выставка, говорит дамочка, всякое живописное ретро и современные полотна, написанные недавно. Традиции не забыты, Максимилиан Волошин и ещё. Сами понимаете, говорит вкрадчиво и мягко дамочка, Крым принадлежал другому государству и такого вдохновения для творчества у современных мастеров не было. Такими вот они стало быть чувствовали себя мастерами в изгнании, море есть,крыша над головой есть, а родины нет, поэтому не пишется, ну не идёт и всё.
Сейчас, захлёбывается от радости какой-то представитель художественной мысли, написал шторм в Судаке. Раньше не получалось, курорт, народу много. А тут сел - и наваял. В радости. Крымнаш - даёшь пейзаж. Маринист ты хренов, тебя что вКрым ваять не пускали? В завершении прозвучала сводка погоды: Сочи, Ялта. Велика сила культуры, ничего не скажешь. От всего этого упоительного культурного разнообразия телевизор взял и сам выключился. Наверное, не вынес.


Людмила Загоруйко. Книги купить

За что все называли меня бендеровкой?

Стаханов, или Кадиевка. В больнице этого города когда-то работала моя мама. Городки-спутники Брянка и Ирмино знакомы мне не по наслышке. Помню ездила к ней на работу трамваем, потом шла через заросший травами и запущенный парк с памятником шахтёру в центре, Он, шахтёр,был в каске, с внушительным орудием труда в руке, разворот скульптуры знакомый, ленинский, целеустремлённый. Памятник я не любила и немного боялась, как будто он меня обидел, хотя особо не отличался от многих других себе подобных с веслом, молотком, снопом. Ничего личного - обычные опознавательные знаки эпохи, в которой прошли наши лучшие молодые годы, её скучные символы-идолы. Он, вероятно, и сейчас там, куда ему, бедному, деться. Помню лица шахтёров, как подведённые чёрным карандашом глаза, большие очереди за пивом в день зарплаты. Унылые люди выстраивались около бочек с пивом. У всех в руках тара: у большинства - трёхлитровые банки, редко - эмалированные бидончики. Дни зарплаты считались у медиков тяжёлыми, потому что число травм множилось необычайно. Ещё помню сирены неотложки по широкому, в две линии, проспекту. Мы с матерью выходили на балкон и молча их провожали глазами . Мать вздыхала и говорила, что где-то в шахте очередной завал. О трагедиях в забоях сообщали шёпотом. Помню ставок под самым больничным забором, тёплый песок под ногами, местного кавалера Мишу из шахтёрской семьи и его соперника длинноногого будущего доктора. Мать с работы забегала на базар. мы покупали ведро вишен и варили для бабушки в Ужгороде вишнёвое варенье. В ресторане напротив подавали удивительно сочных "цыплят табака", которых я никогда не умела есть аккуратно, соус оставался на пальцах и норовил испачкать руку по локоть. Ещё помню кинотеатр в центре Стаханова. Сталинский ампир, большое неуклюжее здание. И собственно всё, кроме великой скуки, переходящей в печаль. Кавалер в письме написал "вышня" и это "ы" уничтожило всю мою к нему любовь, хотя мама с бабушкой прилагали немало усилий. К медику на очередное свидание я не пошла, из-за его невероятной красоты. На парня обращали внимание все женщины, и я чувствовала себя рядом с ним себя неуютно. Ещё вспомнила, был мальчик Фаша (Саша) из приличной еврейской семьи. Фаша подробно излагал мне, девятикласснице и девочке из Закарпатья, перспективы нашего союза и свои карьерные планы. Он жил в самом центре Луганска в элитном районе, построенном немецкими военнопленными, у его папы была машина "Победа", а сам он мечтал поступить в милицейскую академию. мы познакомились на палубе экскурсионного кораблика, который вёз нас по Донцу, Дону и самоё Чёрное море. Я была одна закарпатка, белая ворона среди детей Донбасса, за что все называли меня бендеровкой. В знак протеста пришлось станцевать на палубе в одиночку модный тогда твист. Смотрели молча, оценили и впоследствии тайно зауважали. Фаша оценил больше всех. Выйти замуж за еврея мне захотелось намного позже, увы, так и не удалось. На мамины просьбы поступать в Луганске ответила решительным отказом. Квартиру в Кадиевке мы сменяли с большим трудом ещё в 86-ом. А так бы жила я там, вышла бы замуж за шахтёра в пыжиковокой шапке и подведёнными угольной пылью глазами, родила бы детей и сейчас мы были бы 
все вместе в царстве змея. Как там, наша бывшая уютная квартирка на четвёртом этаже хрущовки, цела ли? Спасибо тебе,Господи, отвёл ты меня, спас от неразумных решений. Моя бабушка москалька и мама украинка лежат в закарпатской земле, я живу в среди гор Маромароша, а вот абрикосы Донбасса забыть не забуду, пахнут особенно.


Людмила Загоруйко. книги автора купить

Толстой бы растерялся...

Сломалось всё...
Умный телевизор со smart tv в пузе перестал откликаться на нежный зов дистанционки, комп и ноутбук упорно отказывались видеть интернет, словно ослепли. В доме воцарилась могильная тишина. 
Нет, в принципе трагедии нет, телевизор мы не смотрим с лета, «тарелка» обиделась на грозу и перестала принимать сигнал. Но новый, ещё не освоенный, smart, месяц с небольшим из магазина, таит множество соблазнов… И в обычной нашей тишине столько мерцающего экранного смысла, через который мы соединены с большим миром. Особенно зимой, без солнца, в серой сырой дымке дня в снегах, поливаемых дождём, в низких туманах, среди чёрных остовов деревьев, в узкой долине среди суровых вершин.
И тут я поняла, как мы зависимы. Нет никакой жизни без заглядываний в фейсбук, без вечерних слушаний текстов, под которые засыпаешь, без музыки, без Чепиноги, знаменитой криворивневской коляды, которую мы ежегодно слышим и видим благодаря отцу Ивану... Вроде бы всё есть: горы, снег, невидимая речка шумит внизу, куры кудахчут, коты упорно моют хвосты на кухонных шкафах под окном, мыши скребутся где-то под крышей в углах, в морозильниках печально ожидают гостей груды мяса, а нам плохо до тошноты. Можно сходить к соседям, но что соседи? Поели, выпили чуть-чуть, обсудили какие-то ненужные новости, посидели, поскучали, пошли домой по разлезающемуся под ногами снежно-мокрому месиву. Не едут. Дети с внуками промчались мимо в Буковель, не завернули. 40 км бездорожья, два часа невозможной медленной убивающей душу тряски, неодолимой преградой. Друзья, приятели, милые лица. Вот бы распахнулась дверь, зазвучали-зазвенели знакомые голоса, накрыли в суете и радости стол…
Позвонили интернетщикам. Они хоть и недалеко живут, но по пустякам на выезды не спешат. Денежка капает, да и ладно. И стал какой-то Миша Заяц, из села Нересница, настраивать нам всё это обезумевшее хозяйство по телефону. Сначала выяснилось, что сломался Wi-Fi и эту чёрную зловеще мигающую коробочку надо срочно заменить, иначе дела не будет. По дороге из Ужгорода автобус вместе со мной должен был остановиться в Нереснице у ресторана САФАРИ. В Тячевском районе обязательно должны быть САФАРИ, АТЛАНТИДА, КОРАДО, без них невозможно провинциальное житьё-бытьё. Затея проста. Передать среди ночи Мише деньги и получить новую штуковину. Из рук в руки. Секунда дела. Водитель готов, я тоже. Звоню компьютерщику уже при въезде в село, должен выйти. Молчание. Никто не отвечает. Проехали САФАРИ, КОРАДО, проехали всё, что могли, глухо. Показали среди темноты нужный дом, ещё один. Там безмолвно светились окна и никого. Уже знаю, что он никакой не Заяц, а Токарь, Заяц – Володя, старший в их бизнесе. Есть ещё кто-то важный из этого же семейства, но уже «клиент», его хлеб - заробитчане. Смотрела в окна, высматривала, надеялась, нервничала. Вышел на связь, когда брели в ночи к дому. Извинялся. Ждали день, на другой Петро не выдержал изоляции и поехал на попутках в Нересницу, убил день, зато привёз чёрную коробочку. Три дня настраивали. Компьютерщик даёт указания по телефону, мы выполняем. Измучались. Наконец, окно в мир открылось. Засветилось, заморгало, заговорило. Мы счастливы. Смотрим русский и наш украинский каналы КУЛЬТУРА, кино, слушаем концерты и новости. Смотрела передачу о Льве Толстом, уникальные кадры съёмки начала двадцатого века, благородное лицо, неторопливая походка гения среди полей Ясной Поляны. Интересно, чтобы он сказал нам всем сейчас, в эти страшные дни? Какие бы слова веские, важные, нужные нашёл?
Среди счастья мерцания экранов вдруг поняла, как мы зависимы. Теперь можно из нашей тьму-таракани купить билет на поезд, выбрать вагон, место, поговорить с детьми, увидеть любимые лица. Можно связаться с банком, проверить кому и за что должен. Правда, зарплату учителя по-прежнему получают только в Нереснице, один банкомат на округу, это хоть неудобно, но с трудом терпится. А когда-то бунтовала, не нравилось, что звонок мобильного нагло вмешивается в жизнь в самых неудобных ситуациях и даже в сердцах выбросила телефон.


Людмила Загоруйко. Все книги автора

Дорога и Сергей Жадан

Купила в дорогу «Луганський щоденник» Жадана, полакомилась на новинку. -  Листаю, что-то знакомое. Пригляделась, так и есть, «Anarhy in the UKR» заявлено на обложке мелко-вертикально, почти в иероглифах. Не заметила на радостях. Выходит, старое и новое.  Досадно. «Анархия» давно читана, стоит дома на полке. Делать нечего, время надо убить с максимальной пользой.  Потихоньку, страница за страницей погружаюсь в текст, как в тёплую воду и растворяюсь в наслаждении.

 За окном автобуса мелькали реки и города, менялись пейзажи, чернели распаханные поля, солнце вставало и садилось, порой дождило, землю окутывали густые туманы. Мы останавливались в середине ночи, выходили в густую плотную темноту, вдыхали холодный сырой воздух,  смотрели, как светятся огнями незнакомые населённые пункты, заходили в чужие харчевни, вглядывались в  лица дальнобойщиков и подорожных, искали разгадку их историй, ели дымящиеся супы, пили из термосов горячие чаи. В больших городах сливались с толпами людей, смотрели на вытянутые в небо храмы, распахнутые в улицы глазницы домов, радуги мостов, перекинутые через полноводные реки, зимнее солнце над ними, искали что-то в роскошных витринах дорогих магазинов.  Снова катили по бесконечной дороге, гладкой и прямой, блестящей, как рыбная чешуя. Хотелось ехать и ехать, не останавливаясь, не оглядываясь, продержаться в этой сладости текущего между пальцев осязаемого, меняющегося в живых картинках бытия, как можно дольше, без проблем, боли, забот и тяжких дум.

Книга лежала рядом, я протягивала руку, аккуратно открывала на нужной странице. Из неё ко мне навстречу неслось жаркое лето, пахло зноем и абрикосами, рос молочай, светили, как совы большими глазами, фары машин. В них сидели законченные чудаки, ищущие в дороге неизвестно что и неизвестно зачем сорвавшиеся с места. Они были или пьяны, или просто счастливы, или удручены. Эти люди говорили  по-мужски кратко, совершали необъяснимые, нелепые поступки, дрались, курили драп, любили, отчаивались, умирали. Лица мужчин были добрые и мужественные, загорелые и испещорённые морщинами. На этих мужчин однозначно можно было положиться. Полустанки, заброшенные, изувеченные автобусные остановки, безбуфетные, безлюдные, за которыми морем простирались степи и поля подсолнухов. Остовы когда-то мощных элеваторов, железнодорожные пути, узлы, стрелки, вагоны. Вокзалы, вокзалы и вокзалы. Пассажиры в окнах поездов, следующих на юг.  Жаркий разряженный воздух, пахнущий полынью. Крутая привокзальная жизнь маленького городка на Донбассе.

Городские крыши, неизменное их присутствие, влажные и опасные, крутые и плоские, поросшие мхом, бесконечные, как  сны детства. С городских крыш видны улицы, реки и площади, они (крыши) полны опасностей, потому что когда ты их преодолеваешь, в кровь, сбивая руки и коленки,  они обрываются, за ними  начинается совсем другая жизнь.

И, конечно, Харьков. В «Месопотамії» я увижу его сверху, как бы с высоты птичьего полёта. Здесь  - теряюсь в коридорах гостиницы «Харьков», подсматриваю из-за спины каменного идола Ильича революционное брожение масс.

Моё небольшое путешествие завершается во Львове. В зале ожидания «добиваю» последние страницы. Вокруг кипит жизнь, та самая вокзальная, жадановская. Рядом со мной дама с планшетом на коленях делится с мамой планами на своё будущее в Европе. Её судьбу устраивают «нужные люди» в  бендеровском городе. Сегодняшний маршрут: поезд - стрелка - снова вагон. «В этой стране делать нечего», - скорбно говорит она в чёрный глянец телефона. Мне неловко, будто я сбилась с дороги  и влилась в чужую  похоронную процессию.

Вежливая милиция проверяет паспорта у обессилевших от многодневного пьянства заробитчан. Известно наши, «западенцы».  Узнаю по сложным запахам многодневного устоявшегося перегара и давно немытого человеческого тела. Какие-то они все очень чёрные: лица, руки одежда. Работягам пристальное внимание в тягость, стесняются, прячут глаза и неприкосновенный запас жидкости. Обе стороны уважают друг друга, не переходят рамки дозволенного.

 Внимательно пересчитывают вырученные деньги продавцы грецких орехов. Денег много, поездка, видимо, удалась.  В буфете за столиком рассказывает  о своей судьбе русскоязычный пенсионер, попавший в Западную Украину по распределению лет пятьдесят назад. Подозрительный молодой человек рассыпается в комплиментах пожилой паре. Старики благосклонны, приглашают в гости, обещают накормить и обогреть. Мужчины (дедуля и молодой человек) постоянно куда-то дружно удаляются. Чтобы облегчить одиночество старушки, долговязый приблудный сын встаёт на одно колено и церемонно целует ей руку. Бабушка принимает знаки внимания с достоинством.

Дешёвым шоколадом без каких-либо опознавательных знаков, по-сиротски голым, в лёгком прозрачном полиэтилене, убеждают, что шоколад по происхождению фабрики «Світоч», торгует энергичная  старушка. Она прочёсывает ряды зала регулярно, с интервалами в минут 15-20, оживляя безликий гул народа бесконечно повторяемой  мантрой. А вот и землячка, краснощёкая, явно подвыпившая. Она руководит по телефону пильщиками дров, одновременно выяснеет отношения с Маричкой, на которую незаслуженно нагойкав муж. Правда непонятно чей, то ли Маричкин, то ли её собственный. Она звонит неопознанному мной мужу, узнаёт подробности ссоры, затем звонит Маричке, тщательно пережёвывая каждое слово,  объясняет ситуацию. Обе стороны непримиримы, обижаются и наперебой  ябедничают друг на друга. Посредник путается в новых подробностях, но ситуацию продолжает контролировать. К этому времени пильщики дров, оставшись без телефонного надзора,  решили отдохнуть, ушли якобы пить каву, но вот уже второй час не возвращаются и не дают о себе знать. Рядом по телефону готовит обед ещё одна полногрудая и мощная красавица. Команды отдаются чётко и громко. Где-то там, в далёком селе, в которое она лично попадёт не скоро, кто-то сейчас  должен спуститься в подвал, открыть морозильную камеру и в самой углу, слева, нащупать ребро свиньи. Потом это ребро надобно взять, принести в дом, разморозить, разрубить на мелкие части и зажарить по рецепту обязательно на масти (свином жире), со специями. Всё. Мой выход, встаю, разминаю затёкшие ного, спешу на перрон к своей электричке. Прав Жадан, «все цікаве в країні відбувається на вокзалах, і що менше вокзал, то більше цікавого».