Дорога и Сергей Жадан

Купила в дорогу «Луганський щоденник» Жадана, полакомилась на новинку. -  Листаю, что-то знакомое. Пригляделась, так и есть, «Anarhy in the UKR» заявлено на обложке мелко-вертикально, почти в иероглифах. Не заметила на радостях. Выходит, старое и новое.  Досадно. «Анархия» давно читана, стоит дома на полке. Делать нечего, время надо убить с максимальной пользой.  Потихоньку, страница за страницей погружаюсь в текст, как в тёплую воду и растворяюсь в наслаждении.

 За окном автобуса мелькали реки и города, менялись пейзажи, чернели распаханные поля, солнце вставало и садилось, порой дождило, землю окутывали густые туманы. Мы останавливались в середине ночи, выходили в густую плотную темноту, вдыхали холодный сырой воздух,  смотрели, как светятся огнями незнакомые населённые пункты, заходили в чужие харчевни, вглядывались в  лица дальнобойщиков и подорожных, искали разгадку их историй, ели дымящиеся супы, пили из термосов горячие чаи. В больших городах сливались с толпами людей, смотрели на вытянутые в небо храмы, распахнутые в улицы глазницы домов, радуги мостов, перекинутые через полноводные реки, зимнее солнце над ними, искали что-то в роскошных витринах дорогих магазинов.  Снова катили по бесконечной дороге, гладкой и прямой, блестящей, как рыбная чешуя. Хотелось ехать и ехать, не останавливаясь, не оглядываясь, продержаться в этой сладости текущего между пальцев осязаемого, меняющегося в живых картинках бытия, как можно дольше, без проблем, боли, забот и тяжких дум.

Книга лежала рядом, я протягивала руку, аккуратно открывала на нужной странице. Из неё ко мне навстречу неслось жаркое лето, пахло зноем и абрикосами, рос молочай, светили, как совы большими глазами, фары машин. В них сидели законченные чудаки, ищущие в дороге неизвестно что и неизвестно зачем сорвавшиеся с места. Они были или пьяны, или просто счастливы, или удручены. Эти люди говорили  по-мужски кратко, совершали необъяснимые, нелепые поступки, дрались, курили драп, любили, отчаивались, умирали. Лица мужчин были добрые и мужественные, загорелые и испещорённые морщинами. На этих мужчин однозначно можно было положиться. Полустанки, заброшенные, изувеченные автобусные остановки, безбуфетные, безлюдные, за которыми морем простирались степи и поля подсолнухов. Остовы когда-то мощных элеваторов, железнодорожные пути, узлы, стрелки, вагоны. Вокзалы, вокзалы и вокзалы. Пассажиры в окнах поездов, следующих на юг.  Жаркий разряженный воздух, пахнущий полынью. Крутая привокзальная жизнь маленького городка на Донбассе.

Городские крыши, неизменное их присутствие, влажные и опасные, крутые и плоские, поросшие мхом, бесконечные, как  сны детства. С городских крыш видны улицы, реки и площади, они (крыши) полны опасностей, потому что когда ты их преодолеваешь, в кровь, сбивая руки и коленки,  они обрываются, за ними  начинается совсем другая жизнь.

И, конечно, Харьков. В «Месопотамії» я увижу его сверху, как бы с высоты птичьего полёта. Здесь  - теряюсь в коридорах гостиницы «Харьков», подсматриваю из-за спины каменного идола Ильича революционное брожение масс.

Моё небольшое путешествие завершается во Львове. В зале ожидания «добиваю» последние страницы. Вокруг кипит жизнь, та самая вокзальная, жадановская. Рядом со мной дама с планшетом на коленях делится с мамой планами на своё будущее в Европе. Её судьбу устраивают «нужные люди» в  бендеровском городе. Сегодняшний маршрут: поезд - стрелка - снова вагон. «В этой стране делать нечего», - скорбно говорит она в чёрный глянец телефона. Мне неловко, будто я сбилась с дороги  и влилась в чужую  похоронную процессию.

Вежливая милиция проверяет паспорта у обессилевших от многодневного пьянства заробитчан. Известно наши, «западенцы».  Узнаю по сложным запахам многодневного устоявшегося перегара и давно немытого человеческого тела. Какие-то они все очень чёрные: лица, руки одежда. Работягам пристальное внимание в тягость, стесняются, прячут глаза и неприкосновенный запас жидкости. Обе стороны уважают друг друга, не переходят рамки дозволенного.

 Внимательно пересчитывают вырученные деньги продавцы грецких орехов. Денег много, поездка, видимо, удалась.  В буфете за столиком рассказывает  о своей судьбе русскоязычный пенсионер, попавший в Западную Украину по распределению лет пятьдесят назад. Подозрительный молодой человек рассыпается в комплиментах пожилой паре. Старики благосклонны, приглашают в гости, обещают накормить и обогреть. Мужчины (дедуля и молодой человек) постоянно куда-то дружно удаляются. Чтобы облегчить одиночество старушки, долговязый приблудный сын встаёт на одно колено и церемонно целует ей руку. Бабушка принимает знаки внимания с достоинством.

Дешёвым шоколадом без каких-либо опознавательных знаков, по-сиротски голым, в лёгком прозрачном полиэтилене, убеждают, что шоколад по происхождению фабрики «Світоч», торгует энергичная  старушка. Она прочёсывает ряды зала регулярно, с интервалами в минут 15-20, оживляя безликий гул народа бесконечно повторяемой  мантрой. А вот и землячка, краснощёкая, явно подвыпившая. Она руководит по телефону пильщиками дров, одновременно выяснеет отношения с Маричкой, на которую незаслуженно нагойкав муж. Правда непонятно чей, то ли Маричкин, то ли её собственный. Она звонит неопознанному мной мужу, узнаёт подробности ссоры, затем звонит Маричке, тщательно пережёвывая каждое слово,  объясняет ситуацию. Обе стороны непримиримы, обижаются и наперебой  ябедничают друг на друга. Посредник путается в новых подробностях, но ситуацию продолжает контролировать. К этому времени пильщики дров, оставшись без телефонного надзора,  решили отдохнуть, ушли якобы пить каву, но вот уже второй час не возвращаются и не дают о себе знать. Рядом по телефону готовит обед ещё одна полногрудая и мощная красавица. Команды отдаются чётко и громко. Где-то там, в далёком селе, в которое она лично попадёт не скоро, кто-то сейчас  должен спуститься в подвал, открыть морозильную камеру и в самой углу, слева, нащупать ребро свиньи. Потом это ребро надобно взять, принести в дом, разморозить, разрубить на мелкие части и зажарить по рецепту обязательно на масти (свином жире), со специями. Всё. Мой выход, встаю, разминаю затёкшие ного, спешу на перрон к своей электричке. Прав Жадан, «все цікаве в країні відбувається на вокзалах, і що менше вокзал, то більше цікавого».